По всей видимости, дуализм представлений о правлении Ивана 4 начался во второй половине 16 столетия, а укоренился — в годы правления Романовых, вроде бы, наследников царства Грозного.
Дело в том, что Иван 4 последовательно развивал политику Ивана 3 — своего деда. Политика эта коренилась в отражении объективных тенденций экономики на централизацию земель вокруг единого центра — Москвы. Объективными противниками этого были местные аристократы — удельные князья и высшее боярство, которые имели собственные узколокальные интересы, служившие личному обогащению, власти и были освящены традицией — «стариной».
Грозный в первой половине правления не был вполне самостоятельной фигурой, а его власть была в разной мере, иногда — значительно, ограничена центробежными устремлениями аристократов. Во второй половине «срока царских полномочий» Иван Васильевич сделал попытку порвать с собственным правящим классом крупных феодалов, ограничив их права и древние привилегии. При этом точка опоры объективно сместилась на другую часть феодального класса — дворян и детей боярский — мелких аристократов. Высшее законодательное выражение этой тенденции — Уложение о службе, где вотчинники и помещики уравнялись в отношениях службы общей обязанностью: владеешь землёй — должен работать на государство. Потом был опричный террор против высшей аристократии и мятежных городов.
Конечно, эта затея не могла увенчаться полным успехом. Государственная вертикаль была слишком рыхлой в силу невозможности контролировать местную власть на постоянной основе, да и «удельная старина» пустила слишком глубокие корни в общественном сознании правящего класса. Нарушение «старины» воспринималась чем-то ненормальным, тиранией.
А Грозный её нарушал постоянно.
И вот, он умер. Государство вернулось к обычным отношениям (с поправкой на время и огромные сдвиги, совершённые при Иване 4). Во главе страны опять встали представители высшей аристократии. И они постарались замять\забыть\отменить основные свершения Ивана Васильевича. Просто потому, что их рецидив угрожал «удельной старине».
При Петре 1 объективные тенденции победили. Но мелкие феодалы окончательно уравнявшись в правах с родовой аристократией, сами превратились в родовую аристократию.
Развитие исторической науки повлекло за собой рефлексию, в том числе, над правлением Ивана 4. Романовская историография так или иначе продуцировала классово выдержанные трактовки — Иван Грозный, особенно с 1560 гг. перестал быть нормальным царём, превратившись в тирана. Ведь он наступал на права тех, чьим представителем являлся — на права высшей аристократии. А значит, положительная оценка Казанского взятия, реформ «Избранной рады», взятия Астрахани и так далее, нивелировалась или обнулилась делами второй половины правления. И, если историки профессионалы могли позволить себе сослагательность, то до общественного сознания как обычно доходили только крайние вычищенные от рассуждений выводы.
Общий вывод был простой: Иван 4 с 1560 годов то ли сошёл с ума, то ли рехнулся от самовластия, а значит, о каких успехах могут быть рассуждения?
Историки писали следующее.
Николай Михайлович Карамзин:
«Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву и землетрясение и тиранов; не преломила железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением, чтобы в лучшие времена иметь Петра Великого, Екатерину Вторую (История не любит именовать живых). В смирении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как Греки в Термопилах за отечество, за Веру и Верность, не имея и мысли о бунте. Напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иоаннову, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею: сии заговоры существовали единственно в смутном уме Царя, по всем свидетельствам наших летописей и бумаг государственных. Духовенство, Бояре, граждане знаменитые не вызвали бы зверя из вертепа Слободы Александровской, если бы замышляли измену, взводимую на них столь же нелепо, как и чародейство. Нет, тигр упивался кровию агнцев — и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства!»
(История государства Российского/Том IX/Глава VII)
Николай Иванович Костомаров:
«Царь Иван рубил головы, топил, жег огнем своих ближних слуг: народ не роптал, не заявлял ужаса и неудовольствия при виде множества казней, совершаемых часто всенародно. По этим признакам нельзя ли заключить, что царь Иван делал народу угодное, поражая аристократов, которых народная громада не любила? Это предположение тем легче допустить по аналогии, когда история представляет нам множество примеров, что тиранские поступки государей над знатными особами принимались с одобрениями народом, но это было бы самообольщением с нашей стороны. При Иване Васильевиче было совсем не то. Народ безмолвно и безропотно сносил злодеяния в Новгороде, где гибли не одни знатные люди. Опричнина свирепствовала над всеми. После падения Сильвестра и его друзей мы не видим, чтоб царь Иван, преследуя знатные роды, делал какие-нибудь благодеяния народной массе; напротив, состояние народа было очень тяжело уже по причине жестоких войн, за которые ученые историки восхваляют царя Ивана.»
(Личность царя Ивана Васильевича Грозного).
Василий Осипович Ключевский:
«Вопрос о государственном порядке превратился для него в вопрос о личной безопасности, и он, как не в меру испугавшийся человек, начал бить направо и налево, не разбирая друзей и врагов».
Понятно, что в советское время традиционная крайность историографии была подхвачена, пусть и не в полной мере. Однако в общественном сознании сохранилась вполне романовская трансляция взглядов, где таким победам, как Молодинская битва просто не было места.
Как именно? Физически.
Учебник истории в школе — это очень ограниченное количество страниц и часов. Раздел 16 века, куда включено и правление Грозного, не исключение. В сжатые сроки надо рассказать о: Казанских походах, взятии Астрахани, Избранной раде, усилении крепостного гнёта, разгроме Новгорода, опричнине, самодурстве царя, убийствах родственников, проигранной Ливонской войне. А значит, набор успехов будет ограничен вполне традиционным, как и список ужасов. Значит, ничего сверх «Поволжской истории» с Казанью и Астраханью, школьник не узнает.
А школа — это последнее знакомство с результатами исторического исследования для 90% населения в жизни. Школьный учебник — это историческая матрица общественного сознания навсегда — любая информация сверх того воспринимается через уже готовую призму. И бороться с этим невероятно трудно, даже теперь в эпоху колоссального распространения информации.
