«Наши левые оппоненты полагают пролетария сферическим Маугли, воспитанным офисными приложениями или отбойным молотком. В то время как пролетарий — это не только приложение к молотку и экселу, имеющее лишь классовый интерес. Пролетарий — полноценная личность, результат работы всей национальной культуры, вырабатываемой его народом в течение всей истории. Это плод трудов огромного народа на протяжении тысячи лет.»
Несмотря на то, что в этот раз я прочитал эту мысль в конкретном месте, сие не так важно. Я постоянно её читаю — и в статьях, и в комментах, и даже в разговорах: каждому человеку много всего дала та страна, где он вырос. Она его сформировала, обучила, воспитала, всё такое.
И это действительно так. Правда, тот город, где вырос человек, дал ему ещё больше. И особенно много ему дало население его родной квартиры.
С другой стороны, окружающая его страну планета тоже не оставалась в стороне. Причём настолько сильно, что у меня нет уверенности в большем вкладе именно страны. Не, ну серьёзно, это ведь не у нас в стране изобрели антибиотики, бензиновый двигатель, электростанции, самолёты, компьютеры, интернет, сельское хозяйство, водопровод и множество других вещей, без которых жизнь каждого из нас была бы гораздо более тяжёлой и печальной.
Да, сограждане в своё время тоже неплохо вложились в научно-технический прогресс, но явно не они одни. И не они больше всех. При этом почему-то в сей длинной цепочке концентрических кругов близости предлагается остановиться не на микрорайоне или планете, а именно на стране. Поскольку именно она, видимо, обладает каким-то особым свойством на фоне всех остальных.
Вроде как она задала некий «культурный фон», который как раз и был «особым» и ни на что не похожим. И именно благодаря её, этой страны, национальной культуре человек стал тем, кто он есть. Вот да, не культуре вообще, а именно национальной культуре.
По этому поводу мне вспоминается моё детство, наполненное объектами нашей национальной культуры, оказавшими на меня столь сильное влияние.
Одной из книг, которые я особенно яростно перечитывал, был сборник из трёх сказок. Я читал эту книгу так много раз, что у неё развалился твёрдый переплёт. Я брал её с собой в поездки, я брал её с собой на дачу, она постоянно лежала у меня на тумбочке, в общем, явно эта книга оказывала на меня влияние.
В книге была сказка русского народного писателя про мальчика с русским народным именем Швед Шведов и его русского народного друга Карлсона. Кроме того, во второй сказке — тоже русского народного писателя — рассказывалось о приключениях русского народного медведя Винни Пуха. Третья сказка повествовала про русского народного Маугли, которого, внезапно, упомянул даже сам автор вышеприведённой цитаты о национальной культуре, видимо, тем самым тонко намекая на вклад именно Родного Отечества в его, автора, мировоззрение. Вклад, несравнимый со вкладом всего остального мира.
В других книгах, которые я тогда читал, тоже действовали сплошняком русские народные герои. Например, была книжка про русского народного итальянца Чиполино. Или, скажем, про русского народного итальянца Буратино.
Про последнего, впрочем, написал действительно русский писатель — позаимствовав для этого некоторые отдельные идеи у итальянца. Однако события этой книги всё равно явно происходили в Италии.
Путём аналогичного заимствования была создана ещё одна любимая мной серия книг: про русских народных девочек Элли и Энни, проживавших в Канзасе, и путешествовавших оттуда в скрытую русскими народными американскими горами Волшебную Страну.
Кроме книг, я ещё любил детские пластинки. Например, отличный психоделический мюзикл про Алису в Стране Чудес — тоже наверняка про нашу, отечественную девочку. И русскую народную сказку про Рикки-Тикки-Тави. И русскую народную сказку про Пеппи Длинный Чулок. И про русского парня Джельсомино, попавшего в Страну Лжецов.
Вообще, через раз, если не три раза из четырёх, даже если у книжки был русский автор, дело там происходило в какой-то иной стране, явно больше похожей на что-то западное, нежели на отечественное. Я уже не помню названий всех этих книг, но там постоянно фигурировали какие-то иные миры, столь не похожие на наш отечественный.
Из быстро приходящего на ум, в наших пенатах, разве что, тусил русский народный Гасан Абдурахман ибн Хаттаб. А так, ну сами посмотрите. Русская ли Красная Шапочка, распевающая про «если долго-долго»? Русские ли Кай и Герда? Русские ли Том Сойер и Гекльберри Финн? В России ли проживала Золушка? Дюймовочка? Нильс и егонные дикие гуси?
Конечно, я могу вспомнить ещё одного горячо любимого автора, у которого персонажи — русские. Кир Булычёв. Но вы знаете, его герои живут в том самом мире, где вообще без разницы, какая у вас национальность.
И, надо отметить, в этом была офигенная фишка. У моего тогдашнего Отечества были некоторые проблемы с английской рок-музыкой и американскими боевиками, оно временами вяло боролось с безродными космополитами и вяло пыталось внедрить русскую народную музыку в широкие массы, но вот что у него отлично получилось, так это сделать «наших» — международными.
Понимаете, в чём дело. Я отлично понимал, что Малыш и Пеппи — шведы, Том Сойер — американец, капитан Сорви-Голова — француз, а мумми-тролли — вообще мумми-тролли. Но меня это совершенно не парило. Они все были совершенно точно «нашими». Не в смысле национальной принадлежности, а в смысле восприятия моих с ними мысленных взаимоотношений. Это были правильные люди — даже тогда, когда они вообще не были людьми.
Где бы там ни происходили события — в Лондоне, Канзасе, Оранжевой республике или Волшебной Стране — я никогда не относился к этому, как «это не у нас, поэтому мне побоку». Это всё было в моём «у нас». Весь мир было «у нас». И даже больше, чем весь мир. Во всём мире и за его пределами хорошие люди пытались противодействовать плохому. Именно поэтому я читал Стругацких с ничуть не большим ощущением «это наши», чем Станислава Лема или Роберта Шекли. Именно поэтому я сопереживал героям Ремарка, Моэма, Стейнбека и Марка Твена ничуть не меньше, чем героям Кира Булычёва. Мне было всё равно, кто автор по национальности и по гражданству, если он писал хорошие книги или снимал хорошие фильмы. И не менее всё равно, кто по гражданству и национальности его герои.
Да, наверно я не хотел бы жить в Саудовской Аравии, Конго или в Камбодже. Но не потому, что «там не наши», а потому, что «там неправильно». Там хуже, чем в СССР, и, возможно, даже хуже, чем в современной России. Однако, например, во Франции, Вьетнаме или Новой Зеландии я бы с удовольствием прожил ещё несколько жизней. И, вообще говоря, жалею, что у меня нет возможности родиться, вырасти и в целом жить одновременно во многих странах мира. И даже во многих мирах.
Поэтому, сто пудов, если в чём-то видеть особую воспитательную роль Отечества, так это в формировании мысли, что какого-то особого Отечества у человека быть вообще не должно. Причём особой она была именно потому, что Советский Союз был в авангарде тех, кто активно внедрял эту мысль.
Да-да, тот самый «проклятый глобализм» имел в своём авангарде вот эту самую страну.
Благодаря стараниям которой четыре мушкетёра, Холмс и Ватсон, Дон Кихот, Паганель и Монтигомо Ястребиный Коготь были не какими-то непонятными иностранцами, а вполне своими чуваками.
Благодаря стараниям которой, несмотря на все тогдашние перегибы, ты, будучи технически русским, вполне можешь не любить балалайку, но любить волынку и электрогитару. Вполне можешь не обращать внимания: Рахманинов ли это или Бетховен, — при оценке музыкального произведения. Вполне можешь одинаково любить или не любить книги про Родиона Раскольникова и про Мери Поппинс. Вполне можешь смотреть советский или итальянский фильм про американских ковбоев, совершенно не удивляясь при этом: «почему это они снимают не про своё, отечественное, национальное?!».
Да вот поэтому: потому что твоим «культурным Отечеством» правда стал практически весь мир. И стал бы вообще весь, если бы некоторые страны не затрудняли доступ к созданным внутри них произведениям искусства, выдавая свою технологическую и социальную отсталость за «самобытность», «особый путь» и «сохранение собственной культуры».
Тем печальнее слышать призывы представителей стран из былого авангарда: срочно сплотиться в арьергард, самоизолироваться, восславить свою национальную идентичность и гражданство, насильственно ограничить доступный культурный спектр, выбирать «своих» не по положительным качествам, а по месту рождения, и ровно так же поступать с врагами.
Культурная самоизоляция и яростный фап на свою «национальную идентичность» и «отечественную культуру», друзья мои, это всегда удел деградирующих, а вовсе даже не развивающихся. Эндемики, как известно, водятся только на изолированных территориях, но они никогда не могут составить конкуренцию тем видам, которые развивались вне изоляции. Консервация никогда не приводит к росту силы — только к росту слабости.
Вы вполне можете любить балалайку и частушки — в этом нет никакой проблемы. Проблема начинается тогда, когда вы заверяете себя и окружающих, что вы все обязаны любить частушки и балалайку. И только их одних — поскольку любящий блюз или ирландские застольные песни однозначно продался «ненашим».
Ведь вы тем самым допускаете, что «ненаши» культуры вообще существуют, чем ограничиваете не только свой кругозор, но и свою способность влиять на всех людей планеты.
И одновременно с тем допускаете, что существуют «ненаши» по рождению (которым как раз и «продаются» любители «ненаших культур»), чем радикально сужаете круг своих возможных друзей, одновременно с тем без проблем впуская в круг своих друзей откровенных врагов, лишь тем близких к вам, что они тоже родились этнически русскими и с российским гражданством.
Впрочем, тут вместо «русских» или «российское» можно подставить абсолютно любую национальность и гражданство. Поскольку национализм самых разных степеней и культурный шовинизм — во истину интернациональные заболевания.