«Наши левые оппоненты полагают пролетария сферическим Маугли, воспитанным офисными приложениями или отбойным молотком. В то время как пролетарий — это не только приложение к молотку и экселу, имеющее лишь классовый интерес. Пролетарий — полноценная личность, результат работы всей национальной культуры, вырабатываемой его народом в течение всей истории. Это плод трудов огромного народа на протяжении тысячи лет.»

Несмотря на то, что в этот раз я прочитал эту мысль в конкретном месте, сие не так важно. Я постоянно её читаю — и в статьях, и в комментах, и даже в разговорах: каждому человеку много всего дала та страна, где он вырос. Она его сформировала, обучила, воспитала, всё такое.

И это действительно так. Правда, тот город, где вырос человек, дал ему ещё больше. И особенно много ему дало население его родной квартиры.

С другой стороны, окружающая его страну планета тоже не оставалась в стороне. Причём настолько сильно, что у меня нет уверенности в большем вкладе именно страны. Не, ну серьёзно, это ведь не у нас в стране изобрели антибиотики, бензиновый двигатель, электростанции, самолёты, компьютеры, интернет, сельское хозяйство, водопровод и множество других вещей, без которых жизнь каждого из нас была бы гораздо более тяжёлой и печальной.

Да, сограждане в своё время тоже неплохо вложились в научно-технический прогресс, но явно не они одни. И не они больше всех. При этом почему-то в сей длинной цепочке концентрических кругов близости предлагается остановиться не на микрорайоне или планете, а именно на стране. Поскольку именно она, видимо, обладает каким-то особым свойством на фоне всех остальных.

Вроде как она задала некий «культурный фон», который как раз и был «особым» и ни на что не похожим. И именно благодаря её, этой страны, национальной культуре человек стал тем, кто он есть. Вот да, не культуре вообще, а именно национальной культуре.

"Почему деградирует российский кинематограф?" - этот вопрос муссируется уже не первый год. Но в спорах зачастую упускается одна из причин падения качества фильмов: полнейший беспредел в отношении работников съёмочных групп. В каких условиях и в какой атмосфере вынуждены трудиться работники кино, как это влияет на качество конечного продукта, чем отличались условия труда над советскими и современными фильмами? В специальном выпуске наших друзей - портала "Вестник бури" эти и другие вопросы поднимают профсоюзный активист Андрей Рудой и кинокритик, автор проекта BadComedian Евгений Баженов. Смотрите видео на нашем портале.

На днях нас порадовали очередной "прекрасной новостью" о том, что в Симсонах больше не будет второстепенного персонажа Апу, индийского американца владеющего продуктовым магазином в Спрингфилде. Об этом рассказал один из продюсеров Симсонов - Ади Шанкар. Данное решение принимается менеджерами Fox в связи с расовым скандалом начавшимся с выхода "фильма" "Проблемы с Апу" комика Хари Кондаболу. Согласно мнению Хари, персонаж Апу в частности и сериал Симсоны в целом "поощряют обидные и оскорбительные стереотипы" об индусах.

Это такая шутка. И вся шутка в том, что он - индус

Цитирует комсомолка.

Когда читаешь такие новости, складывается стойкое ощущение, что некоторые люди просто не умеют в сатиру, не слышали о том, что в этом мире существуют такие вещи как ирония, гротеск, сарказм. А именно эти сатирические приёмы в отношение устойчивых социальных стереотипов является основой всего сериала Симсоны. В нём высмеиваются типичные для американского общества персонажи и социальные отношения между ними, главными героями сериала является типичная, предельно стереотипная американская семья живущая в типичном маленьком американском "двухэтажном" городке, со вполне типичным для такого городка населением.

В одном своем посте, посвященном Ефремову, я упомянул тот факт, что вышедший в свое время роман «Туманность Андромеды» показал довольно странную особенность тогдашнего общества. Она состояла в том, что основная масса читателей – в большинстве своем, молодежи, но не только – оказалась от него в восторге, выстаивая очереди вначале за «Техникой-молодежи», где печатались главы романа, а затем – за книжным изданием. А вот «литературный мир» прореагировал на данное событие довольно холодно. Надо сказать, что Ефремов в то время уже состоял в Союзе Писателей, и, в общем-то, считался небесталанным литератором. Тем более, что об его рассказах хорошо отзывался сам Алексей Толстой. Тем не менее, оглушительный успех нового романа литературной среде показался незаслуженным, причем, в основном, автора обвиняли в двух вещах. В «плохом языке», и «картонности героев» и натянутости сюжета.

«Плохой язык» мы пока оставим – хотя надо будет сказать и про него – и обратимся к последнему «обвинению». Надо сказать, что оно для середины 1950 годов выглядело довольно странно – в том смысле, что литература этого времени еще несла значительный дидактический заряд, и упрямо-положительные слесаря и доярки наполняли страницы множества книг. А если так, то высказывания о «недостоверно выписанных» экипажах межзвездных кораблей, отправляющихся в путь в далеком будущем, выглядят крайне странно! (Сам Иван Антонович впоследствии говорил то ли про тысячу, то ли про две тысячи лет, отделяющих мир «Туманности Андромеды» от 1950 годов.)

Однако причина, благодаря которой Дар Ветер и Эвда Наль выглядели для тогдашних критиков более неправдоподобными, нежели бесчисленные герои соцреалистической литературы, все же была. И состояла она в том, что указанная «положительность» последних неявно полагалась нормой, утверждаемой «свыше». В том смысле, что реально «все» (то есть, литераторы и критики) понимали, что «нормальный человек» должен вести и думать несколько по другому, но... В общем, нет ничего плохого в том, чтобы писать на нужные государству темы – и за это получать гонорар. Да и особо затрагивать реалистичность «строителей социализма» выглядело чревато – не дай бог, не того помянешь… Ефремовский же «мир» по всем параметрам совершенно не подходил под указанную категорию «отработки госзаказа» - что создавало у критиков известный диссонанс. Они видели нечто невообразимое: то, что человек сам, добровольно (!) занимался коммунистической пропагандой, причем даже не ожидая какого-то особого вознаграждения! (То, что роман расхватали читатели, создав на него ажиотажный спрос – вопрос другой.) Поэтому «натянутая положительность» ефремовских героев казалась очень странной: понятно, почему подобное делают для пропагандистских, «плакатных» вещей, но ведь «Туманность» однозначно не плакат, не агитка. А значит – это какой-то выверт мозгов автора, не желающего видеть, что «нормальные», живые люди ведут себя по-другому.

Книги, которые забыли, не всегда перестают быть актуальными. Некоторые из них злободневны настолько, что их можно ставить в топ-лист для чтения всем тем, кто ещё не понял происходящего вокруг.

В новом материале от Лёли Бочко и Миши Размаева речь идёт о романе американского писателя Джона Стейнбека «Гроздья гнева». Великая депрессия, проблемы осознания пролетариатом себя как класса, борьба за жизнь – редко какая классика мировой литературы раскрывает эти вопросы с такой ожесточенностью, которая зреет в каждом из нас.

94 года тому назад, 12 сентября 1924 года, нарком здравоохранения СССР Николай Семашко опубликовал в центральной газете "Известия" разъяснения по поводу нашумевших в предыдущие месяцы демонстраций общества "Долой стыд!". Участники этого общества — мужчины и женщины — выходили на городские улицы и ездили в трамваях совершенно голые, украшенные только лентами через плечо с лозунгом "Долой стыд!". Вот некоторые отклики современников на эти события:

"Новость: на днях в Москве появились совершенно голые люди (мужчины и женщины) с повязками через плечо "Долой стыд". Влезали в трамвай. Трамвай останавливали, публика возмущалась". (Писатель Михаил Булгаков).

"Кто-то хохотал до слёз, кто-то плевался. Старухи крестились, говоря: "Апокалипсис! Конец света!" и растерянно спрашивали у прохожих: "Что ж это? И нас заставят раздеться?"". (Художница Наталья Северцова-Габричевская).

В начале 1974 года чикагский книжный скаут по имени Уильям Остфельд (William Ostfeld) обнаружил в витрине магазина подержанных книг экземпляр одного из ранних — очень ранних — номеров журнала Playboy. Обложку этого номера, сходную по размеру с обложкой журнала LIFE, украшала гравюра Хью Хефнера (Hugh Hefner), основавшего Playboy в 1953 году. Озадаченный, Остфельд открыл витрину, чтобы взглянуть на журнал поближе. И тогда он увидел дату публикации: 1919 год. Что за чёрт?

В 1914 году 26-летний Эгмонт Аренс (Egmont Arens) (для друзей — «Эгги» или «Э.A.») вернулся в Нью-Йорк, мечтая стать поэтом. Когда он был подростком, его отправили в Нью-Мексико оправиться от туберкулёза. Там он учился в колледже и работал в газете редактором публикаций про ковбоев и спорт. В Нью-Йорке он женился на поэтессе Джозефин Белл (Josephine Bell), которая будет среди тех, кого в августе 1917 года привлекут к суду за восемь антивоенных публикаций в последнем номере журнала «Массы» (The Masses) [1]. Аренс опубликовал одно из своих стихотворений — The Cool of Night («Ночная прохлада») — в «Кольеровском еженедельнике» (Collier’s) (май 1915 года) и стал ответственным редактором журнала War?, издававшегося на деньги только что созданной Университетской Антимилитаристской Лиги (Collegiate Anti-Militarism League). Лига выступала против военных учений, целью которых была подготовка американской армии к участию в Первой мировой войне.

Партнёрство с журналом War? продлилось недолго. В недатированном письме президенту Лиги Аренс жаловался, что ему сказали, что он мог бы сделать издание, максимально далёкое от заурядной проповеди мира … яркий и остроумный журнал». Он написал, что готов помочь издать последний номер War? и, прежде чем уйдёт из редакции, хочет получить свою долю в размере 100 долларов.

В 1917 году Аренс приобрёл в Гринвич-Виллидже книжный магазин «Вашингтон-сквер» по адресу: Западная 8-я улица, 27. А ещё он купил подержанный печатный станок [2], который установил посреди задней комнаты. Одной из его первых издательских работ стала Little Book of Greenwich Village («Маленькая книга Гринвич-Виллиджа») — карта и шутливый путеводитель по богемным местам. Эта брошюра, опубликованная в 1918 году, по-видимому, неоднократно перепечатывалась. Аренс публиковал и другие брошюры, а также плакаты, гравюры, пьесы и книги.

Идея самого амбициозного проекта Аренса, по-видимому, навеяна разочарованием, которое вызвала жёсткая политика журнала War?, и беседами с художниками и писателями, превратившими комнату с печатным станком посредине и стульями вдоль стен в своеобразный салон [3, 4]. К моменту окончания войны в ноябре 1918 года Аренс придумал, каким будет бланк его нового предприятия, а в январе 1919 года в журнале Poetry («Поэзия») появилось короткое сообщение: Эгмонт Аренс основал новый журнал. Это издание, получившее название Playboy (возможно, благодаря пьесе Синга (John Millington Synge) The Playboy of the Western World), позднее один из критиков назовёт первым американским журналом современного искусства.

В первые послевоенные годы в Гринвич-Виллидже было полным-полно радикальных оптимистов. Аренс и другие молодые интеллектуалы утверждали, что вместо поисков пищи для вдохновения в Европе Америке следует приступить к созданию собственного искусства и собственной идентичности. Американцы «только и слышат о Европейской культуре, — писал он. — Они спрашивают: „Неужто нет американской культуры?“»

Обложка первого номера.

Хотя в 1920-х годах в Нью-Йорке выходило множество «маленьких журналов», «Pagan Джо Клингера (Joe Klinger) и Playboy Эгмонта Аренса задавали тон многим журналам Виллиджа в конце войны и в послевоенный период: тон разговоров о любви, эстетизма и слабого либерализма, пронизанный мистическим символизмом, — написал Альберт Пэрри (Albert Parry) в своей книге Garrets and Pretenders (1933), посвящённой истории богемианизма (Bohemianism) в Америке. — Playboy был аристократом прессы Гринвич-Виллиджа послевоенной эпохи. В его издании участвовали многие художники «Масс», но при этом ему присуще нарочитое отсутствие революционного духа. То был первый период крушения иллюзий, а затем процветания; и журнал вызывал восхищение ослепительными красками и превосходной бумагой. Однако грубые шутки и сумасшедшие выходки подчинили себе даже прекрасный Playboy. Нового лидера развязно величали «Баклажаном» (Eggplant) Аренсом, даже печатно», ибо считали его интеллект пассивным [5].

С журналом Playboy согласились сотрудничать видные представители богемы, в том числе Рокуэлл Кент (Rockwell Kent), Уильям Гроппер (William Gropper), Лола Ридж (Lola Ridge), Вэчел Линдсей (Vachel Lindsay), Луиза Брайант (Louise Bryant), Макс Вебер (Max Weber), Алфред Креймборг (Alfred Kreymborg), Джуна Барнс (Djuna Barnes), Д. Г. Лоуренс (D.H. Lawrence), Бен Хект (Ben Hecht), Хорас Бродзки (Horace Brodzky), Мина Лой (Mina Loy), Этель Пламмер (Ethel Plummer), Джон Сторрз (John Storrs), Альфред Фруэ (Alfred Frueh), Уильям Зорах (William Zorach), Пол Гоген (Paul Rollon «Pola» Gauguin), Пол Тевенас (Paul Thévenaz), Джордж Беллоуз (George Bellows), Александер Брук (Alexander Brook), Алфред Стиглиц (Alfred Stieglitz), Хант Дидерих (Hunt Diederich), Джорджия О’Кифф (Georgia O’Keeffe), Шервуд Андерсон (Sherwood Anderson), Эдмунд Уилсон-младший (Edmund Wilson Jr.), Джон Дос Пассос (John Dos Passos), Джеймс Джойс (James Joyce) и Э. Э. Каммингс (E.E. Cummings).

Рекламируя своё детище, Аренс писал:

Ни одному американскому журналу пока не удавалось быть и живым, и красивым. Юмористические журналы недостаточно художественны, а художественные — скучны и старомодны. И вот во всеоружии искусства и сатиры пришёл Playboy, чтобы сражаться с модернистами, сражаться весело, а не уныло, во имя нынешнего, нашего поколения. Наконец-то, вот он — периодический журнал, свободный от пуританских условностей, с тонким ароматом европейских журналов, но пышущий здоровой, по сути американской, энергией» [6].

Поскольку Аренс охладел к Джозефин, в конце 1919 года он отправлял номера Playboy в Кентукки Камилл Дейвид (Camille Davied) — своей пассии, в которую, по его словам, он влюбился после двух встреч, продолжавшихся в общей сложности 12 часов [7]. Он подписывал свои письма Playboy, а про номера своего журнала сказал так: «В Кентукки их не показывай!» 10 декабря 1919 года Камилл написала ему:

«Номера твоего Playboy горячо обсуждают. Эди (Edie), моя маленькая сестрёнка, похожая на фарфоровую куклу, с булавками во рту и с розовым вечерним платьем на коленях, с курносым носиком, более курносым, чем прежде, так и пышет ненавистью. Эди, вообще, если что ненавидит, то ненавидит изо всех сил. Рисунки, по её словам, не лезут ни в какие рамки, а стихи отвратительны. Современное искусство ни красиво, ни полезно и вообще никуда не годится. Офорты, которые чудесны, — только они пришлись ей по душе. По мнению Алмы (Alma), они «пьянят», словно крепкий коктейль. И милая Мэри Моррис (Mary Morris) из Вирджинии, которая изучает иллюстрирование, утверждает, что гравюры, выполненные на дереве и линолеуме, представляют собой мастерские эксперименты в области дизайна … То, что я столь страстно защищаю журнал, должно быть, означает, что он мне очень нравится».

А вот строки из написанного чуть позже письма Аренса Дейвид:

«Посылаю тебе копии двух писем, которые я написал несостоявшимся авторам Playboy. Люди, похоже, думают, что, раз я иногда публикую весьма откровенные стихи, я опубликую и стихи из разряда riské [sic]. Один человек написал мне: «Пожалуйста, не упоминайте моё имя, поскольку, на самом деле, я вовсе не порочный». Прочитав это, я тотчас же отправил его стихи назад, так как не желаю публиковать никаких стихов, о которых автор отзывается в таком духе».

Вышло восемь номеров журнала Playboy [8]: пять в 1919 году, один в 1921 году и два в 1923 году — после того, как Аренс стал художественным редактором журнала Vanity Fair.


Карточки подписчиков журнала Playboy.

Финансирование журнала было постоянной проблемой. Во втором номере Аренс объявил читателям, что, «для того чтобы быть настоящим художественным журналом, Playboy должен иметь цветные вклейки. Высокая стоимость цветной печати делает её недоступной для журнала стоимостью двадцать пять центов». Аренс призвал читателей жертвовать деньги в пользу, как он выразился, «Playboy-фонда», отправляя чеки лично ему. Чтобы сэкономить на бумаге, он сдвоил четвёртый и пятый номера, а в 1923 году для сбора средств на журнал организовал танцы только для подписчиков.

В декабре 1925 года еженедельник The New Yorker известил о том, что группа из пяти редакторов, включая Аренса, надеется возродить журнал «Массы» как «Новые Массы». Вот что написал остряк-репортёр этого еженедельника:

«Насколько мне известно, новое издание будет радовать глаз. Журнал собираются печатать в трёх цветах, сорок процентов его объёма займут комиксы, украшения и образцы высокого искусства. Чтобы всё это стало возможным, Эгмонт Аренс, некогда сотрудник Vanity Fair, — времена меняются! — должен отметить журнал своим гением и напечатать его на своём станке, — том самом, что печатает журнал Playboy. Конечно, мистер Аренс — большой мастер по части выпуска периодических изданий, на которые стоит посмотреть, и сделает новое издание успешным, если это вообще возможно».

В 1927 году Аренс стал ответственным редактором нового журнала Creative Arts. Он работал здесь под началом Рокуэлла Кента и, возможно, поощряемый последним, носился с идеей возрождения Playboy. Среди бумаг Аренса, хранящихся в Сиракузском университете (Syracuse University), есть сделанные его рукой записи на задней стороне фирменного бланка Creative Arts. Эти записи — свидетельство поиска Аренсом подзаголовка для его любимого детища: «Playboy: Иллюстрированный журнал, посвящённый игре, в которую играют люди» и «Playboy: Весёлый журнал (Magazine of Gaiety)». Предполагалось, что издание будет «посвящено разным формам развлечений», включая театр, танцы, Гарлем и художественные галереи, а также зимние виды спорта Канады и Севера, автомобили, полёты, загородные дома, садоводство, женскую и мужскую моду.


Playboy Эгмонта Аренса

№ 1 — январь 1919 г.
№ 2 — март — апрель 1919 г.
№ 3 — весна 1919 г.
№ 4-5 — лето — осень 1919 г.
№ 6 — зима 1919 г.
№7 — весна 1921 г.
№ 8 (том 2, № 1) — март 1923 г.
№ 9 (том 2, № 2) — июль 1923 г.

«В этом журнале главную роль будут играть КАРТИНКИ, — писал Аренс. — Его нужно будет разглядывать. Текст будет иметь второстепенное значение. Редакционная коллегия будет состоять не столько из писателей, сколько из художников и фотографов». Кроме того, писал он, это будет «журнал, в котором всегда найдётся что-то забавное. Ничего скучного».


Обложка третьего номера.

Примечательно, что, по мнению Аренса, для этого понадобится «сексуальная привлекательность». Её обеспечат «снимки красивых актрис, сделанные нашими собственными фотографами. Однако каждая такая фотография должна быть высочайшего художественного качества». А ещё в журнале будут «репродукции картин» и «рисунки, на которых изображены забавные сцены из спортивной и ночной жизни, тонко приправленные сексом, как в Jugend [немецком художественном журнале] и La Vie Parisienne [почти непристойном (risqué) французском еженедельнике], но в меньшей степени, чтобы соответствовать Ам[ериканскому] Вкусу». Карандашом он оставил на странице такую вот запись: «Фото: курящая девушка пускает кольца дыма».

В конце 20-х годов Аренс ушёл из издательского бизнеса, чтобы сделать карьеру на новом поприще: в 1929 году он стал первым директором по промышленному дизайну в рекламном агентстве Calkins and Holden. В 1935 году Аренс основал собственную дизайнерскую фирму, штат которой к середине 40-х годов вырос до 30 сотрудников. Среди выполненных им заданий следует отметить дизайн культового миксера KitchenAid, ломтерезки для мяса Hobart и упаковки кофе Eight O’Clock. Эти его работы, а также его вклад в развитие технологичного дизайна и «потребительского инжиниринга» — вот что сделало ему имя в дизайнерской среде.


Последний номер.

Наткнувшись на второй номер аренсовского Playboy, Уильям Остфельд, чикагский книжный скаут, купил его за 5 долларов и, чтобы сделать это издание более известным, решил потревожить редакцию журнала Genesis, который во многом напоминает Playboy Хью Хефнера. В мае 1974 года Genesis перепечатал обложку и некоторые страницы обнаруженного Остфельдом журнала, отметив, что совпадение имени автора гравюры, украшающей обложку, с именем издателя конкурирующего с Genesis Playboy — чистая случайность, но при этом обвинив Хефнера в краже названия и основной идеи для его более известного, чем аренсовский, журнала.

Вопреки ожиданиям Остфельда, его разоблачение осталось почти незамеченным со стороны американской прессы. Что касается Хефнера, то, по его словам, название журнала было предложено его другом во время сеанса мозгового штурма (при этом были отклонены такие варианты, как Stag Party [9], Top Hat и Satyrs). По иронии судьбы, тогдашней жене Хефнера, выбранное им название не понравилось, ибо, по её мнению, оно старомодное и заставляет вспоминать о 20-х годах. Мнение жены только укрепило Хефнера в его выборе, так как у него 20-е годы ассоциировались с «шикарной жизнью, вечеринками, вином, женщинами и песнями — со всем тем, что хотелось видеть в журнале».

В бумагах Эгмонта Аренса нет ни слова о журнале Хефнера, а своим он всегда гордился. Перед тем, как в 1954 году его дочь Патриция вышла замуж, он подарил своему будущему зятю подшивку своего любимого детища [10].

Примечания

[1] Белл ставили в вину её стихотворение в защиту Эммы Гольдман (Emma Goldman) и Александра Беркмана (Alexander Berkman), которых бросили в тюрьму за противодействие призыву на военную службу. По свидетельству Арта Янга (Art Young), одного из обвинявшихся вместе с Белл, после того как адвокат вручил судье её стихотворение, произошло следующее: «Его Честь поправил очки, медленно прочитал текст, а затем вернул мистеру Хиллквиту (Hillquit) со словами: „И это вы называете стихотворением?“ Мистер Хиллквит ответил: „Ваша честь, так это названо в обвинительном акте“. „Обвинительный акт аннулирован“, — сказал судья».

[2] Аренс помалкивал о наличии у него печатного станка. Маргарет Андерсон (Margaret Anderson), издававшая журнал под названием Little Review, который Аренс продавал в своём магазине, напечатала отрывки из подвергшегося преследованиям романа Джеймса Джойса «Улисс». На эту публикацию в её журнале после того, как был напечатан тринадцатый отрывок, обратило внимание Общество подавления порока (Society for the Suppression of Vice). Джон С. Самнер (John S. Sumner), глава Общества, появился в аренсовском магазине, и здесь между ним и Андерсон состоялся разговор на повышенных тонах. Вскоре после этого Маргарет Андерсон было предъявлено обвинение. Примерно в то же время аренсовский станок печатал анонимный перевод пьесы Артура Шницлера (Arthur Schnitzler) La Ronde («Хоровод») — драмы, состоящей из ряда связанных друг с другом эпизодов, каждый из которых заканчивается сексом, и Аренс вместе с Рексом Стаутом (Rex Stout) обдумывал, как опубликовать в 12 томах мемуары Казановы с иллюстрациями Рокуэлла Кента.

[3] Стаут, друг детства Джозефин Белл, вспоминал, как в 1921 году он часами просиживал в аренсовском магазине, слушая Теодора Драйзера (Theodore Dreiser) и Г. Л. Менкена (H.L. Mencken), «со страшной силой» споривших о политике.

[4] Как утверждает Аренс в биографии Пола Джонстона (Paul Johnston), работавшего на него в издательстве Flying Stag Press, «Playboy появился благодаря интересу [Джо Белл] к поэзии». (См.: Мэри Кларк, Tally: An Intuitive Life).

[5] Впервые глава книги Пэрри, в которой упоминается Playboy, была опубликована в 1931 году в журнале American Mercury, после чего Аренс написал Г. Л. Менкену письмо с предложением дополнить то, что написал о Playboy Пэрри, в статье, «превозносящей дух, ожививший это издание». Менкен вежливо отказался.

[6] Здесь много общего с манифестом Хью Хефнера, который был опубликован в первом номере Playboy в 1953 году. «Playboy станет вашим любимчиком, если вам нравится развлекаться утончённо, с юмором и специями… В нашей епархии не будет места государственным делам. Мы не собираемся решать какие-то мировые проблемы или отстаивать какие-то великие нравственные ценности. Если благодаря нам американский мужчина сможет лишний раз посмеяться и на время забыть о тревогах Атомного века, мы будем знать, что работаем не зря».

[7] Аренс и Джозефин развелись в 1923 году. В том же году он женился вторично. Со второй женой Аренс развёлся в 1930 году, а семь дней спустя женился на Камилл Дейвид, которая подарила ему дочь Патрицию и с которой он развёлся в 1952 году. Четвёртая жена Аренса Матильда Цвиллинг (Matilde Zwilling) пережила его.

[8] Карты подписчиков Playboy за 1919, 1920 и 1921 годы находятся среди бумаг Аренса, хранящихся в Сиракузском университете. В этих картах больше 250 имён. Около трети подписчиков из Нью-Йорка, но также есть из Японии, Франции, Китая и с Кубы. По условиям развода с Джозефин Аренс продал ей за 1 доллар книжный магазин. Они остались друзьями. В одном из недатированных писем она отправила ему «любопытный» список, который «пришёл к нам сегодня по почте. Мне показалось, что ты захочешь взглянуть на него. 1919 и 1923 годы — боже, когда это было?» Пришедший по почте список был отчётом продавца о выручке в размере 29 с половиной долларов, полученной за семь номеров «важного протестного журнала» Playboy.

[9] От этого названия пришлось отказаться из-за того, что журнал Stag пригрозил судебным иском. Примечательно, что Аренс, приступив к изданию Playboy, тогда же, в 1919 году, основал издательство Flying Stag Press.

[10] В письме от 25 апреля 1954 года У. П. Камминг (W.P. Cumming) написал Аренсу: «Среди того, что Тед сразу же показал мне в своих кембриджских апартаментах, были подшивки Playboy, которые вы щедро ему подарили. Он рассказал мне, как вы редактировали, печатали и распространяли этот журнал, показывал мне имена известных писателей, чей путь к славе начался на его страницах». В 1935 году Аренс написал другу, что нашёл 16 полных комплектов и 139 отдельных номеров на складе, расположенном на Восточной 18-й улице. Сейчас отдельные номера аренсовского Playboy продаются за 300—500 долларов.

Из журнала Ephemera, сентябрь 2017 года

«Лука́ Муди́щев» — анонимная поэма второй половины XIX века, отчасти стилизованная под непристойные стихи Ивана Баркова и потому зачастую ему приписываемая.

«Лука Мудищев» долгое время бытовал в устной и рукописной традициях. Поэтому достаточно сложно установить дефинитивный вариант текста «Луки». Ещё более трудно, даже невозможно, без обращения к источникам установить авторство и время написания поэмы. Позволительно предположить, что одного автора у неё не было, а был ряд соавторов и нескончаемое количество «творческих соредакторов». Фактически, неизвестный автор «Луки» — коллективный автор, и текст поэмы формировался и видоизменялся в течение нескольких десятилетий.

Сюжет: Купеческая вдова, пресытившаяся любовными утехами, просит сваху найти ей такого мужика, какого у нее еще никогда не было. Сваха выполняет просьбу вдовы и приводит к ней в дом разорившегося дворянина Луку, происходящего из рода, все мужчины в котором славились своим мужским достоинством... Наутро в доме купеческой вдовы были обнаружены три трупа – хозяйки, Луки и свахи

Итак, в предыдущем посте по данной теме мы выяснили интересный факт: Российскую империю строили гладко выбритые люди, начиная с Петра I, а как только их потомки отрастили себе бороды, то она рухнула. Конечно, рost hoc non ergo propter hoc, но... Ведь внешнее отрицание было вовсе не случайным. За 200 лет "элита" шаг за шагом освободилась от ограничений, наложенных на неё царём-плотником, внешним символом чего и стали вольные бороды, отпущенные последними двумя представителями романовской династии... Не прошло и 40 лет правления бородачей, этих отступников от завета Петра... и государство пало.

А теперь рассмотрим с этой же точки зрения – то есть ношения бород и брадобрития – советскую историю, и посмотрим, к чему это нас приведёт. :)

Как это ни забавно, но примерно одновременно с победой "бородачей" в российском дворянстве борода победила и среди русских революционеров – достаточно взглянуть на портреты деятелей их старшего поколения.

29 (19) августа 1698 года вышел знаменитый царский указ Петра Алексеевича Романова «О ношении немецкого платья, о бритии бород и усов, о хождении раскольникам в указанном для них одеянии». Этим указом Пётр запретил с нового года – с 1 сентября (11 сентября по новому стилю) ношение бород. Издал он его всего 4 дня спустя после возвращения из первой для русского царя заграничной поездки ("Великого посольства"). Этот указ запретил ношение бород и усов всем, кроме попов, дьяконов и крестьян.

Пётр разъяснял смысл указа: «Я желаю преобразить светских козлов, то есть граждан, и духовенство, то есть монахов и попов. Первых, чтобы они без бород походили в добре на европейцев, а других, чтоб они, хотя с бородами, в церквах учили бы прихожан христианским добродетелям так, как видал и слыхал я учащих в Германии пасторов».

26-летний царь весьма эффектно "презентовал" подданным своё нововведение: он собрал самых знатных родовитых бояр, взял в руки ножницы и самолично обстриг им бороды.