«Эффективностью» обычно называют соотношение практической ценности результата к издержкам его достижения.
«Ценность результата» при этом можно трактовать совершенно различными способами.
Все наверно согласятся, что более ценен результат, наиболее близкий к точному осуществлению желаемого потребителем. Например, если некий человек хочет быстро перемещаться из Москвы в Новосибирск и обратно, то сломанный самокат обладает для него меньшей ценностью, нежели хорошо работающий самолёт. И, соответственно, если кто-то потратил сто тысяч часов на изготовление самоката, который, к тому же, не ездит, то он был менее эффективен, с точки зрения желающего перемещаться между городами, нежели тот, кто за эти сто тысяч часов построил самолёт, без проблем долетающий от одного города для другого.
В рамках «рыночной» экономической парадигмы, впрочем, предлагается от оценок объективной практической ценности чего-либо отказаться, а ценность результата исчислять в сумме, которую кто-то готов за него заплатить — с тем же, как её вычислить, исходя из практической полезности для данного индивида или из иных соображений, он как-то там сам разберётся. В таком подходе есть и полезный для практики смысл, и целая куча логических просчётов и фактических натяжек, однако я обещал воспользоваться именно что версией «рыночников», поэтому примем такой способ измерения ценности.
Ценность рабочей силы по ровно тому же положению определяется тем же самым способом: она стоит столько, сколько за неё готов заплатить наниматель, и столько, сколько за неё соглашается получить работник. Результат их договора как раз и определяет ценность рабочей силы, в чём тоже обнаруживается целая куча натяжек — в частности, тут игнорируется то, что у совокупности работодателей обычно есть множество способов надавить на совокупность работников и тем самым склонить баланс в свою пользу, — но, опять же, давайте предположим, что всё кругом кристально честно и данный способ отлично работает.
Вспомним теперь про «саморегуляцию рынка», опять же, заявляемую в рамках той же парадигмы как преимущество данного устройства экономики.
Каким образом осуществляется саморегуляция? По словам сторонников рыночной концепции, примерно так: правильные компании, которые делают всё как надо, обогащаются, а неправильные разоряются и покидают рынок. Естественно, чтобы не разориться, каждая компания вынуждена грамотно планировать действия, подстраивать тактику под текущую ситуацию и колебаться в такт духу времени.
Однако есть один нюанс: в самой концепции всё равно предполагается, что для саморегуляции разорение части компаний неизбежно — именно так ведь «неправильные компании» выкидываются из «игры». И если, например, взглянуть на статистику по США, процедуре такового очищения ежегодно подвергаются фирмы с суммарной оценкой активов от 70 миллиардов до 1,16 триллионов долларов.
Кто-то может сказать: «Ну, Ok, компании разоряются — нам-то что?»
И действительно, нам-то — то есть обществу — что? Это же владельцы бизнесов и прочие инвесторы что-то там теряют, а не мы. Сие — их плата за игру в рулетку, в которой они при ином раскладе могут, наоборот, выиграть и озолотиться.
Так вот, внезапно, банкротство совершенно частной компании означает прямой ущерб не только её владельцам, а и всему обществу в целом. Причём оный ущерб обычно наносится ещё до банкротства, а само банкротство является лишь гранд-финалом процесса нанесения ущерба.
Но как?! Ведь это не у нас же — не у общества — вдруг проматываются все средства?
Давайте рассмотрим вот какую ситуацию. Есть группа из 20 человек. Половина из них производит шпиндокосы, а вторая половина — чичиву. И у этих двух предприятий есть два собственника (не включённые в число этих 20 человек).
Собственник производства шпиндокосов всё сделал правильно, поэтому его шпиндокосы получились питательными и удобными в использовании. А собственник чичивового производства облажался с технологией. Чичива оказалась невкусной, вредной для здоровья и колючей. В результате чего её никто не захотел покупать.
На каждом этапе всё было отлично и правильно — все работники путём совершенно честного и свободного договора сошлись с владельцами на том, что зарплата в 100 долларов вполне справедлива, а значит, по рыночной теории, ровно столько и стоит их труд.
Шпиндокосы все были готовы покупать по такой цене, что суммарная выручка за произведённое в текущем месяце составляла 1200 долларов, из которых 1000 была потрачена на зарплаты работникам, а 200 долларов забрал себе собственник за свой честный и самоотверженный труд по организации процесса и всякие там риски.
Производители чичивы тоже, предположим, получили зарплату, однако, ввиду того, что чичива получилась отстойной, её никто не захотел покупать и, таким образом, её «честная цена» оказалась равной нулю. После чего владелец был вынужден объявить себя банкротом.
Так вот, есть ли тут пострадавшие, кроме этого собственника-раздолбая?
Кажется, будто нет. Однако взглянем на ситуацию попристальнее.
Если бы всё пошло как надо, то на выходе у нас были бы 20 человек (не считая собственников предприятий), на руках у которых в момент выплаты зарплаты 2000 долларов. А также — для определённости — 100 шпиндокосов на рынке и 100 чичивин.
Шпиндокосы, как мы помним, в сумме стоили 1200 долларов, а, следовательно, одна штука шла за 12 долларов. С чичивой, для простоты предположим, всё аналогично.
Эти двадцать человек на свои 2000 долларов купили бы и потребили примерно 166 ништяков (шпиндокосов и чичивы) из 200 произведённых, а оставшееся разделили бы между собой владельцы предприятий.
Однако когда всё пошло не так, то у 20 человек по-прежнему на руках оказалось 2000 долларов, но вот на «рынке» остались только 100 шпиндокосов — безо всякой чичивы.
Вместо 166 ништяков эти люди при самом идеальном раскладе могли купить себе только 100. Учитывая же, что собственник шпиндокосового производства тоже захочет купить хоть что-то и, видимо, купит шпиндокосов больше, чем раньше — чтобы компенсировать себе отсутствие чичивы, и он имеет на то больше возможностей, то остальным, всем в сумме, скорее всего, достанется меньше 80 шпиндокосов.
Мы не знаем, что ещё в этом случае сделал производитель шпиндокосов — возможно, повысил бы цену, чтобы собрать уже не 1200 долларов, а, например, 2000. Или же никак не реагировал, спокойно посиживая на берегу реки и созерцая дефицит товаров народного потребления. Однако в любом случае явно произошёл какой-то фейл: либо у членов данного сообщества на руках остались деньги, которые не на что потратить, либо шпиндокосы покупались по более высокой цене, либо какой-то микс из этих двух вариантов.
Люди в сумме потребили меньше, хотя работали столько же. Причём не только производители чичивы — работники шпиндокосовой сферы тоже, скорее всего, отхлебнули бы из сей горькой чаши.
Есть, конечно, ещё вариант, что владелец чичивового производства вовремя понял, куда дует ветер, и частично кинул своих работников на зарплаты, но и это не улучшает положения вещей: да, шпиндокосовые работники в этом случае в чуть лучшем положении, чем чичивовые, однако всё равно ведь на всю совокупность людей в сумме 0 штук чичивы, вместо 100 штук. А шпиндокосы всё равно наверно подорожают.
Кроме того, прокинутые работники-то ведь своё рабочее время и силы в любом случае потратили. И оное, по факту, всё целиком вылетело в трубу, хотя могло бы пойти на что-то, полезное для общества.
Иными словами, в данном случае, как ни крути, а в процессе разорения понёс ущерб далеко не только один лишь собственник. О нет, зацепило всех. Причём так ловко зацепило, что они, скорее всего, все вместе в той или иной форме оплатят понесённый предприятием по производству чичивы ущерб. Правда, оплата эта отправится не к его владельцу, а частично к «выжившему» собственнику, частично в никуда.
И, оплатив ущерб, они ещё и при этом в сумме потребят меньше ништяков.
И это отлично видно, даже если считать строго по методикам сторонников «рыночного варианта экономики»: труд, стоимостью в 1200 долларов просто пропал. Из них только 200 долларов были трудом неправильного предпринимателя. Общество в целом либо заплатило 2400 долларов за то, что стоило 1200 долларов, либо осталось с 1200 долларов, которые некуда потратить, что, согласно утверждениям сторонников рынка, с неизбежностью приведёт к инфляции — то есть росту цен на шпиндокосы, которые-то только и остались на рынке.
При этом заявления вида: «Но на реальном рынке много товаров и много производителей каждого из товаров», — не являются сколь-либо весомым контраргументом. Для любого количества выпускающихся в обществе видов товаров вышеприведённые рассуждения останутся верны, поскольку условные шпиндокосы и их условного производителя можно в этих рассуждениях просто заменить на стопицот других товаров стапицот других производителей, после чего убедиться, что вообще ничего в этих рассуждениях не поменялось.
Что интересно, даже если бы чичива оказалась не безнадёжно плоха, и поэтому за 1 доллар её всё-таки бы раскупили, то это лишь снизило бы величину общественного ущерба — с 12 долларов на штуку до 11 долларов на штуку, но не обнулило бы его: ведь по заявкам сторонников рыночного подхода это не двенадцатидолларовый ништяк был раскуплен за один доллар — именно что получившийся товар стоил один доллар. То есть, вместо товара с качеством на 12 долларов, предприятие выпустило товар с качеством на 1 доллар. Однако на каждый ништяк всё равно был потрачен труд в 10 долларов минимум (если считать, что сам собственник всё это время вообще ничего не делал).
Что ещё интереснее, чичиве даже не обязательно было оказываться вредной для здоровья и невкусной. Ведь невостребованность товара по любым причинам уже означает его нулевую ценность — ну, согласно принятой в рамках данных рассуждений концепции сторонников рынка
Так вот, банкротства — оно самое: всё американское общество в регулярном порядке несёт весьма нехилый ущерб (от 70 миллиардов до 1,16 триллионов долларов в год), но, тем не менее, его в регулярном же порядке и оплачивает. Аналогичное происходит и с другими обществами, чья экономика построена на тех же принципах.
Да, в реальном мире, по мере относительно успешной деятельности компании у неё, естественно, накапливаются активы. Однако банкротство компании в какой-то момент на практике означает выпуск им такого количества палёной чичивы, что в этом процессе ущерб стал равен суммарной прибыли за всё предыдущее время.
Так, если у владельца чичивового предприятия накопилось 10000 долларов, то он, чтобы обанкротиться, должен был выпускать хреновую чичиву 10 месяцев, продолжая платить работникам в прежнем же режиме. И у всего сообщества, таким образом, было 10 месяцев вышеописанного фейла со всеми лишениями, ему сопутствующими.
И тут, заметьте, рассматривался совокупный общественный ущерб только лишь от неправильного угадывания востребованности товаров — тут ведь не рассмотрены прочие практически неизбежные затраты, вызываемые самим устройством системы: коррупция, затраты на лоббирование в свою пользу, «перетягивание каната» при помощи всевозможной рекламы, затраты на создание помех конкурентам, ущерб из за специально созданных конкурентами помех, и тому подобное. А ведь всё это не включается в ущерб, нанесённый неправильным угадыванием, приведшим к банкротству, а добавляется к нему — даже у богатеющих предприятий есть все эти затраты. Что, естественно, тоже оплачивается всем обществом в целом.
Тут можно спросить: а не является ли сие «платой за высокую эффективность», как бы абсурдно это ни звучало после рассмотрения означенной «эффективности»? Вдруг эти издержки всё равно делают эту систему выгодной на фоне других, поскольку в других системах издержек было бы ещё больше, а практический выход в виде товаров — ниже.
О да, мы все знаем и такие случаи тоже. Одним из примеров такового является наука: там тоже, ввиду поставленной задачи — поиска на данный момент неизвестного, — лишь небольшая часть исследований приводит к реальному открытию, а ресурсы при этом потребляются всеми исследованиями, равно как и системой образования, формирующей будущих исследователей. Однако количество исследователей невозможно сократить без ущерба для результата: ведь заранее неизвестно, кто из них правильно угадает или иным способом наткнётся на некую закономерность.
Но ведь, несмотря на это, наука, как показал весь XX век, оказывается крайне выгодной для общества. Вдруг так происходит и с «рыночной экономикой» тоже?
Оно могло бы происходить так. И даже некоторое время происходило. Ведь до тех пор, пока задачу «угадывания направления деятельности» невозможно было решить в глобальном масштабе, вариант с автономными и слабо регулируемыми из «центра» производителями был неплохим способом искать оптимальный баланс. Да, с большими затратами, но всё равно лучше, чем мог бы угадать некий, скажем, «абсолютный монарх» вместе с небольшой группой министров.
Однако уже ещё в двадцатом веке возможности по решению такого рода задач существенно выросли, к концу же первой четверти двадцать первого вообще нет никакой особой проблемы, чтобы при весьма незначительных затратах централизованно находить расклад производимых товаров и таким образом существенно сокращать общественный ущерб от «неугадываний» и прочих вызываемых самой системой лишних тратах.
Поэтому, вполне можно сказать: «Да, эти затраты были бы оправданы, но только если бы не было никаких альтернатив, но они-то есть».
Один только централизованный сбор данных о покупках и ценах — даже при сохранении свободы выбора предприятий, что именно им производить, уже мог бы ощутимо снизить ущерб от «неугадываний». А координирование планов выпускаемого — чтобы, например, не получалось так, что сто производителей одновременно решили компенсировать недостаток чичивы и, в результате, произвели её сильно больше, чем потребителям надо, то есть тоже потратили изрядную часть трудовых ресурсов впустую, — снизило бы его ещё сильнее.
В производстве чичивы, конечно, и в этой системе тоже что-то могло бы пойти не так, однако нанесение обществу ущерба хотя бы не продолжалось 10 месяцев, а закончилось, скорее всего, ещё до конца первого. А однократный фейл с невостребованной (хотя и качественной) чичивой уже не мог бы произойти по причине «неугадывания спроса» из-за сильной неполноты данных.
Однако опасное заблуждение о том, что от «рыночной конкуренции» страдают только собственники, а обществе в целом их ошибки никак не сказываются, позволяет до сих пор сохранять иллюзию того, что «рынок саморегулируется, не задевая при этом простых людей».
Казалось бы, целая куча произошедших кризисов должна была бы показать, что точно задевает. Но нет, и к этому удалось прицепить «концепцию очищения», которое «создаёт временные трудности для всех, но зато оздоравливает экономику».
О нет, кризис — это тот случай, когда ущерб от «неугадываний» и всего прочего вызвал цепную реакцию и привёл к возрастанию дальнейшего ущерба. Но даже вне кризисов ущерб для общества, вызванный закономерностями, заложенными в саму систему, всё равно довольно высок.
И так, повторюсь, происходит даже без сопутствующих затрат. И независимо от ущемления работников со стороны собственников, вызываемого желанием повысить собственную прибыль и прибыль предприятий. Нет, так происходит в дополнение ко всему этому.
Рис.1. Кривая зависимости психологической ценности от величины выигрыша или потери.
